Heathrow Airport is one of the few places in England you can be sure of seeing a gun. These guns are carried by policemen in short-sleeved shirts and black flak-jackets, alert for terrorists about to blow up Tie-Rack. They are unlikely to confront me directly, but if they do I shall tell them the truth. I shall state my business. I’m planning to stop at Heathrow Airport until I see someone I know. (...)
Astonishingly, I wait for thirty-nine minutes and don’t see one person I know. Not one, and no-one knows me. I’m as anonymous as the drivers with their universal name-cards (some surnames I know), except the drivers are better dressed. Since the kids, whatever I wear looks like pyjamas. Coats, shirts, T-shirts, jeans, suits; like slept-in pyjamas. (...)
I hear myself thinking about all the people I know who have let me down by not leaving early on a Tuesday morning for glamorous European destinations. My former colleagues from the insurance office must still be stuck at their desks, like I always said they would be, when I was stuck there too, wasting my time and unable to settle while Ally moved steadily onward, getting her PhD and her first research fellowship at Reading University, her first promotion.
Our more recent grown-up friends, who have serious jobs and who therefore I half expect to be seeing any moment now, tell me that home-making is a perfectly decent occupation for a man, courageous even, yes, manly to stay at home with the kids. These friends of ours are primarily Ally’s friends. I don’t seem to know anyone anymore, and away from the children and the overhead planes, hearing myself think, I hear the thoughts of a whinger. This is not what I had been hoping to hear.
I start crying, not grimacing or sobbing, just big silent tears rolling down my cheeks. I don’t want anyone I know to see me crying, because I’m not the kind of person who cracks up at Heathrow airport some nothing Tuesday morning. I manage our house impeccably, like a business. It’s a serious job. I have spreadsheets to monitor the hoover-bag situation and colour-coded print-outs about the ethical consequences of nappies. I am not myself this morning. I don’t know who I am. | Если хотите поглазеть на настоящий пистолет, так во всей Англии нет для этого места лучше, чем аэропорт Хитроу. Вооруженные полицейские в синей униформе с короткими рукавами да черных бронежилетах – весьма красноречивый намек для любого психа, которому вздумается взорвать закуток с галстуками и прочим тряпьем. На меня-то полиция едва ли станет обращать внимание, но в случае чего, зачем мне врать? Скажу все как есть – я жду в аэропорту кого-нибудь из знакомых. (...) Странно, но за тридцать девять минут я так и не увидел ни одного знакомого лица. Никого не знаю, никто не знает меня. Я был такой же незаметный и безликий, как те ребята, водители, с их универсальными бейджами (некоторые фамилии я помнил), ну разве что одет похуже. С самого детства у меня просто талант выглядеть неряшливо. Что бы я ни надел, все эти пальто, рубашки, футболки, джинсы, костюмы – смотрелись они так, будто в них я и спал. (...) Голос внутри меня нашептывал, напоминал о людях, которых я знал, и которые вот так подвели меня, отказались ехать ранним утром во вторник в Европу, по самому живописному маршруту. Мои бывшие коллеги в страховой конторе наверняка до сих пор просиживают штаны за своими столами - я всегда говорил, что ничего большего им ждать и не приходится, даже когда и сам сидел рядышком, теряя время попусту, вместо того чтобы остепениться. Ну а Элли… Элли же в это время неуклонно двигалась наверх – степень доктора, первая стипендия для проведения научной работы в Редингском университете, первое повышение. Наши новые друзья, кто постарше, имели хорошую работу (да, именно поэтому я едва ли всерьез надеялся увидеть кого-нибудь из них здесь и сейчас) и уверяли, что вести домашнее хозяйство – занятие для мужчины вполне достойное, даже более – смелое, да-да, нужно мужество, чтобы сидеть дома с детьми. Знакомы мы с ними, в основном, благодаря Элли. Для меня же, казалось, не осталось в этом мире ни одного близкого человека и, сейчас, забыв про детей и самолеты над головой, я слышал лишь собственные мысли, лишь мысли слабака и нытика. О, это было далеко не те мысли, которые я надеялся услышать. И я заревел. Без гримас, без всхлипов – лишь крупные слезы безмолвно катились по щекам. Не хватало еще, чтоб кто-нибудь из знакомых увидел меня сейчас, такие люди как я обычно не пускаются в слезы в аэропорту Хитроу утром совершенно ничем не примечательного вторника. В ведении домашнего хозяйства мне нет равных – это как бизнес для меня, это серьезная работа. У меня есть таблица – по ней я проверяю количество пыли в мешке пылесоса; есть цветные распечатки, в которых рассказывается о том, что делать с подгузниками. Сегодня же утром я сам не свой. Я просто не знаю, кто я. |